Владислав Иноземцев: русские — народ без собственного государства

Постимперская травма считается основной реальной причиной российской агрессии (не учитывая формальных факторов, таких как «нацификация» Украины или расширение НАТО). Если принять эту гипотезу, возникает вопрос: почему, например, европейские империи, потерявшие в прошлом территории, не пытались через 30 лет после их утраты провести подобные «реконкисты»?

Оценивая войну России против Украины, большинство исследователей исходят из того, что она порождена стремлением Москвы восстановить свою империю, которую она потеряла с распадом Союза. Двадцать лет назад писал о том, что «без Украины Россия перестанет быть евразийской империей»1, а В. Пу­тин постоянно повторяет, что намерен в той или иной форме бороться за «историческую Россию», под которой пони­мается страна в границах если не Российской империи 1913 г., то 1989-го.

Иначе говоря, постимперская травма считается основной реальной при­чиной (формальные типа «нацифи­кации» Украины или расширения НАТО мы не рассматриваем) российской агрессии. Если принять эту гипотезу, воз­никает вопрос: почему, например, европейские империи, терявшие когда-то входившие в их состав террито­рии, не пытались через 30 лет после их утраты затеять такие же «реконкисты»? На мой взгляд, тема нуждается в глу­боком осмыслении, и ответ на этот вопрос не может сводиться к тезису, что «у русских всё не так, как у европейцев». Даже если различия и имеются, их нужно должным образом оценить.

На мой взгляд – и я посвятил этой теме одну из своих книг2 – фундамен­тальным отличием России от западноевропейских империй является то, что послед­ние ( начиная с конца XV века, с середине XVI, Велико­британия с начала XVII, Бель­гия со второй половины XIX, а и – с конца XIX столетия) строили свои империи, став до этого центра­лизованными, и я бы сказал – национальными государствами. Это помогло европейцам пережить распад своих колониальных империй (не без проблем, но всё же) – и, более того, мне сложно преодолеть впечатление, что провалы «внешней имперс­кости» стали основанием для внутреннего объединения в то, что сейчас на­зывается Европейским союзом (в прошлом году я одновре­менно с У.Р. Мидом назвал его «постимперской империей»).

Однако на востоке европейского кон­тинента распад Советского Союза не решил ни одной имперской проблемы. Если в СССР в одном государстве были соединены некое подобие метропо­лии в виде Центральной России, а также частей Беларуси и Украины; её поселенческие колонии в виде Сибири3 и ряда других территорий, населённых в основном русскими; и, на­конец, присоединённые к им­перии насильственным об­разом земли, где рус­ские нико­гда не были большинством (от стран Балтии до Мол­до­вы и от Се­верного Кавказа до Центральной Азии), то в Российской «Феде­рации» сохра­нилась ровно такая же структура, то есть никакой «деколони­зации» не про­изошло. Ситуация, я бы сказал, лишь усугубилась – так как в советском случае суще­ствовало государство, открыто отрицавшее свою наци­ональную определён­ность (Союз Советских Социалистических Республик мог бы находиться даже в Латинской Америке), но состоявшее из национальных республик, а в наше время есть Российская «Федерация», в которой имеются образования, также названные по имени местных народов.

На мой взгляд, уникальность нынешней России состоит в том, что она яв­ляется единственным субъектом, выделившимся из сложносоставных ев­ро­пейских империй (или имперских федераций) – Австро-Венгрии, СССР или Югославии, – не создав своей национальной идентичности. Можно гово­рить о том, что становление таких идентичностей в постимперских странах (от Чехословакии образца 1920-х годов до постсоветских государств 1990-х или Косова 2000-х) происходило с элементами дискриминации представителей более крупных/прежних имперских наций (немцев, русских, сербов), но нельзя отрицать того факта, что возрождение национальных языков и формирование национальной культуры было важнейшим элементом государст­венного строительства.

В России титульная нация, русские, фактически изна­чально оказалась в очень сложном положении, так как она осталась той же самой имперской нацией, какой была в Российской империи и Советском Союзе. Более того, если в той же царской империи понятие «русский» вовсе не носило негативной коннотации («русскими» становились люди с татарски­ми, грузинскими, немецкими и еврейскими корнями, принимая в случае не­обходимости православие, меняя имена и переходя на военную или граж­дан­скую службу к русскому царю) и относилось к большинству населения, то в последние десяти­летия «русскость» стала рассматриваться прежде всего как этническая харак­теристика, а граждане, которые выдвигали идеи русского национального го­сударства – как неонацисты. Для обозначения всех граждан страны, которые во времена империи разделялись на «россов» и «инородцев», изобрели спе­циальный термин «россияне».

Я не буду отрицать, что среди русских националистов попадались и те, кто придерживался ультраправых и ксенофобских взглядов – но следует за­метить, что многие из тех, кто отстаивал идею русского национального госу­дарства, с 2014 г. оказались в украинских окопах и до сих пор составляют ос­нову русских добровольческих подразделений, воюющих на стороне Киева против путинской агрессии. Это произошло потому, что ещё в нача­ле 2000-х годов осознал, что под лозунгами русского национализма его импер­ские эксперименты проводиться не могут: с одной стороны, русский наци­она­лист стремится не к новому завоеванию Кавказа или Центральной Азии, а к максимальному дистанцированию от чуждых этнических общнос­тей; с другой, формирование русского национального государства означало бы да­ль­нейшую дефрагментацию Российской Федерации, единст­во которой столь ценил В. . Именно поэтому российские националисты испытали на се­бе мощь путинской репрессивной машины уже в 2000-е годы, когда либералы и иноагенты наших дней чувствовали себя вполне уверенно и активно сотру­дничали с Кремлём.

Когда же «русский мир» стал восприниматься исключи­тельно как культурный/религиозный и ценностный феномен, В. Путин объ­явил себя «правильным» русским националистом – но ради целей, которые не имели ничего общего с защитой интересов русского народа. С одной сто­роны, он, действуя в интересах создаваемого им «коммерческого государст­ва», открыл российские границы для миллионов мигрантов из мусульманс­ких республик (сейчас их живёт в России не менее 10% населения, а в 2020 г. 140-миллионная выдала мигрантам больше своих па­спортов, чем 330-миллионные Соединённые Штаты), которые составляют се­годня значительную часть населения крупных городов (при этом соратники В. Путина не скрывали и не скрывают того, что переселение будет продолжа­ться, так как иного способа решения «демографической проблемы» они не видят). С другой стороны, устранив этнический национализм, В. Путин стал укреплять национализм имперский, зовущий Россию к захвату якобы при­надлежащих её земель (в то время как русские националисты выступали как раз за «собирание народа», а не территорий, полагая что их-то у России более чем достаточно), и довёл ситуацию до войны с Украиной, народ которой он сам называл «единым» с русским народом; при этом за «русский мир» на фронте сегодня умирают и дагестанцы, и тувинцы, и буряты, которых режим довёл до нищеты и успешно вербует в свою наёмную армию.

Мне кажется, что в начале 1990-х годов у русского народа был шанс пост­роить своё национальное государство, но он был отобран его собственным правительством, заинтересованным в сохранении империи. В стране, где бо­лее 80% составляли этнические русские, не могло случиться территориаль­ного распада не по национальному признаку – поэтому огромные земли от Пскова до Владивостока всё равно остались бы единой страной. От неё могли отделиться республики Северного Кавказа (что лично я бы считал большим благом), а также некоторые периферийные территории типа той же Тывы (до 1940 г. остававшейся независимой) или Бурятии. Остальные «национальные» республики – от Якутии до Татарстана и Чувашии – находятся внутри терри­тории, преимущественно населённой русскими, и потому имеют мало шанс­ов на полную независимость, за исключением случаев, если бы в этом были заинтересованы как в Москве, так и в региональных столицах. Вариант, при котором Русская конфедерация соседствовала с несколькими независимыми национальными государствами, был бы идеален: он требовал от Москвы мно­гочисленных компромиссов в отношениях как с отделившимися терри­то­риями, так и с теми, которые остались в единой стране, но требовали куль­турной и языковой автономии. Этот диалог цивилизовал бы все стороны, в то время как восстановление имперского начала во внутрироссийской по­лити­ке (идущее ещё с того момента, как в 1993 г. Федеративный договор пе­рестал быть таковым, будучи «зашит» в новую Конституцию) лишь ожесто­чает все стороны – и центр, и регионы.

Национализм во многом создал современные европейские государства – и позволил на определённом этапе начать их интеграцию, так как все участ­ники Европейского союза понимают свои национальные интересы, но в то же время умеют идти на компромисс и ощущают степень своей взаимозави­симости. На постсоветском пространстве в результате специфической «наци­ональной политики» большевиков идеи национальных государств зачастую не смогли реализоваться мирно и безболезненно. Это касается и Закавказья с территориальным конфликтом и Армении, и Молдовы, где возникло непризнанное Приднестровье, и многих других стран. Показателен пример Грузии, в которой на момент распада СССР имелось три автономии, с двумя из которых правительство в Тбилиси практически немедленно всту­пило в вооружённый конфликт. Все эти проблемы, на мой взгляд, определя­ются тем, что территории для имперских государств важнее национальной идентичности. В результате этнический наци­онализм сменяется государст­венным и превращается в инструмент имперс­кой политики.

Возвращаясь к России, я бы сказал, что истоки как её собственной траге­дии, так и несчастий, которые она принесла своим соседям, кроются в том, что никто не воспрепятствовал имперцу и фашисту В. Путину монополизи­ровать тему «русскости» и представить себя «русским националистом». Рус­ские националисты не проявили себя серьёзным противником, а либералы не встали на их сторону, проповедуя идеи космополитизма и общечелове­че­ских ценностей. Сегодня же сама идея «Русского мира» настолько слилась с путинским реваншизмом, что любая попытка реабилитировать русское национальное движение обречена на провал. В результате Путин, который за последние десятилетия обрёк на смерть и эмиграцию миллионы русских лю­дей и заложил неразрешимые проблемы для будущей России, превратив её в самое насыщенное культурно чуждыми мигрантами общество в мире, счи­тается защитником русского народа от пресловутого «Запада» и доказывает населению, что исламских террористов нанимает и финансирует и её европейские союзники – а российская оппозиция и слова не может сказать в защиту прав и интересов русского населения, так как немедленно окажется в немилости у Европы, куда она почти в полном составе релоцировалась. Но мне всё больше кажется, не превратившись в национальное государство рус­ского наро­да и не установив цивилизованные отношения с другими наро­дами, ныне населяющими Российскую «Федерацию», Россия не станет безо­пасной для своих соседей и не найдёт своего места в мире XXI века.

Список литературы 1. Brzezinski, Zbigniew. The Grand Chessboard. American Pri­macy and Its Geostrategic Im­pera­tives, New York: Basic Books, 1997, p. 46

2. Абалов, Александр и Иноземцев, Владислав. Бесконечная им­пе­рия: Россия в поисках себя, Моск­ва: Альпина Паблишерс, 2021

3. Зубов, Валерий и Ино­земцев, Владислав. Сибирское благо­слове­ние, Моск­ва: Аргамак-Ме­диа, 2013 сс. 11–25

Читайте также новые расследования редакции:

Максим Викторович Шкиль, украинский предприниматель, замешанный в коррупционных связях