Жизнь в миграции – это не Диснейленд. Истории русскоязычных мигрантов из Украины, Беларуси и России

Со стартом полномасштабной войны России против Украины Литва столкнулась с новой волной миграции: беженцы из Украины и политические эмигранты из России принялись переселяться в эту страну. Они объединились с белорусскими беженцами, которые уже бежали в Литву из-за массового преследования на своей родине, начавшегося после событий августа 2020 года. Как воспринимают этих мигрантов в Литве? Преимущества и недостатки жизни в новом месте, включая отзывы мигрантов из всех трех стран, рассказала The Lithuania.

Татьяна из Украины, открыла в Вильнюсе ногтевой сервис

У нас в Кривом Роге с начала войны было относительно спокойно. Но после первого прилета ракеты 10 октября 2022 года, я испугалась и поняла, что мне с дочкой надо ехать в Литву, где уже на тот момент работал и нас ждал муж. Мы собрались буквально за два дня.

Нам очень нравиться жить в . Здесь спокойная, благоприятная обстановка, отзывчивые люди.

Сначала я устроилась помощником повара в организацию, которая обслуживает школьные столовые. Мыла посуду, помогала чистить овощи. Приходилось вставать в пять утра. Это неквалифицированный труд, но мы были благодарны, что нам, украинцам, предоставляли работу.

Конечно, когда ты приезжает в другую страну, не знаешь языка, ты не работаешь по квалификации. В Кривом Роге я готовила медицинскую документацию для шахтеров, которые выходили на пенсию.

Проработав в столовой три месяца, я поняла, что это не мое. Отдохнула месяц, и мы с мужем решили, что я могу заняться маникюром, поскольку такой опыт у меня был. Муж меня очень поддерживает, помог мне открыть индивидуальную деятельность.

Сначала я очень сильно боялась, как меня воспримут литовские женщины. Впоследствии же клиентки признавались, что записывались ко мне, украинке, специально, чтобы поговорить о войне, морально поддержать. Одна женщина сказала: «Я только к украинским девчонкам хожу на маникюр, чтобы вас поддержать». Некоторые даже после понравившейся процедуры платили больше установленной цены. И это было очень трогательно! Благодаря этим мелочам я поняла, насколько литовцы нас поддерживают.

Дочку в Миграционной службе определили в русскоязычную школу в . Нас очень по-доброму встретили, выдали все необходимое для обучения в школе, канцелярию и так далее. Мы даже не ожидали!

Дети тоже окружили заботой. Мы решили, что это было связано с тем, что в классе, помимо местных детей, много детей мигрантов из разных стран: России, Узбекистана, , , Украины. И эти дети настолько сдружились, что встречаются почти половиной класса на выходных.

Затем мы переехали в другой район, и дочка перешла в другую русскоязычную школу поближе к дому, но продолжает дружить с ребятами из первой школы. Во второй школе, кстати, им организовали бесплатные «нулевые» уроки литовского языка для детей мигрантов. Дочка говорит, что пока ей этих занятий и школьных уроков по литовскому вполне хватает.

В Литве она стала заниматься воздушной гимнастикой, и даже в конце прошлого года заняла первое место по Литве в своей возрастной категории. Мне нравится доступность детского : отдать ребенка в секцию не требует больших затрат, все организовано без лишнего пафоса.

Единственный неприятный случай произошел с нами в январе этого года, когда нас приехала навещать моя мама и мы решили ей оформить ВНЖ. Ей уже 69 лет, и человеку в этом возрасте очень сложно коренным образом менять свою жизнь. Мы пошли с ней в Миграционную службу, там нас направили в Красный Крест и сказали, что там нам помогут заполнить анкету. Мы пришли туда. На двери было написано, что украинских граждан принимают в определённые часы и что с 1 февраля с продлением ВНЖ украинцам помогать не будут.

У нас была первичная подача документов, но нас явно были не рады там видеть. Принимавшая посетителей женщина сразу начала нам негативно отвечать. Когда я не могла найти в списке стран , где родилась моя мама, она грубо прокомментировала: «Вы что думаете, что мы все тут дебилы?»

При нас она также занималась скромно одетым мужчиной за 50, который тоже обратился за помощью с оформлением ВНЖ. Обращаясь к нему, она сказала: «Ну что, где тут мой алкаш?» При этом он не был пьяным. И даже если человек пьет, что дает ей право так публично унижать человека?!

В итоге она помогла, но впечатление у мамы было испорчено, осадок остался. Не дождавшись документов, она вернулась в Украину.

Я не хотела бы, чтобы кого-то наказывали. Но все же было ужасно обидно. Я понимаю, что все устали помогать. Мы, со своей стороны, делаем все, чтобы помогать Литве, не быть обузой, не сидеть на пособиях, работаем и платим налоги. Мы даже не берем гуманитарную помочь – кому-то она нужнее.

Но никто не застрахован от того, что мы пережили. Мы не выбирали эту войну, ни мой ребёнок, ни моя мама. Поэтому хотелось бы призвать не терять терпение и человеческое отношение друг к другу.

Священник из Минска Александр Кухта, создатель Youtube-канала «Батюшка ответит», теперь клирик Константинопольского патриархата в Литве

Несмотря на то, что я выступал против насилия, мне удалось относительно долго продержаться в Беларуси после протестов 2020 года. Я ездил в минский изолятор на , куда свозили участников протестов, служил панихиду по убитому , выступил с личным поручительством за политзаключенного Игоря Лосика.

В самом начале протестов в церковной среде был слышен голос тех, кто призывал власть отложить дубинки, а страну в целом – сесть за стол переговоров. Но власти хватило сил задавить все голоса, которые были против насилия. И к началу 2022 года официальная церковь без полутонов полностью занимала прогосударственную позицию. Поэтому и отношение церковного начальства ко мне менялось от спокойно-нейтрального до осторожного – как к потенциальному источнику проблем.

Лично меня силовики не трогали, они договаривались с руководством Церкви, что оно будет меня контролировать. Если бы я до войны оказался за решеткой, имиджевых потерь у режима было бы больше. Хотя в Беларуси посадили довольно много священников – и православных, и католических, и протестантских, и униатов.

Поскольку я в то время еще и работал в , меня компания сначала отправила в Украину. С началом войны я перебрался в Вильнюс.

Выбирая Литву, я не столько ориентировался на поддержку беларусских демократических сил в Литве, сколько на возможность стать экономически самостоятельным в довольно сжатые сроки.

Так получилось, что, с одной стороны, в начале войны я уволился со своей работы в сфере IT. А, с другой стороны, для меня важно быть священником. Как раз в Литве у меня появился вариант закрепиться на церковном основании. Это получилось благодаря отцу Виталию Моцкусу, который тогда еще был канцлером Виленско-Литовской епархии.

А потом история стала неожиданно развиваться – пятерых литовских священников, включая отца Виталия, выгнали из за антивоенную позицию. Мы с отцом Виталием жили по соседству и дружили. И вся эта история развивалась на моих глазах. И в том числе глядя на его боль, я тоже, конечно, больше не мог найти себя в Русской церкви.

Позже Константинопольский патриарх принял и меня под свой омофор. И дело даже не статусе, а в самоощущении, потому что для меня важно быть священником. А священство должно находить применение. Как только у меня появилась возможность служить, я стал себя ощущать гораздо более устойчиво.

Кроме того, после протестов в 2020 году и начала войны в 2022 году, в Беларуси можно было снимать ролики только на абстрактные темы. Это означало бы просто не уважать себя. Евангелие – это книга, которая должна быть приложена к реальной жизни. Если мы этого не делаем, то наши слова теряют ценность. Каждому священнику важно быть честным с самим собой. Для меня – большая ценность, что, служа в Литве, я могу без оглядки называть вещи своими именами – войну войной, убийство убийством, насилие насилием. А в Беларуси эти темы сейчас под абсолютным запретом.

И все же жизнь мигранта не похожа на жизнь в Диснейленде. Мигрантам, вне зависимости от причины миграции, порой приходится работать примерно семь дней в неделю, на двух-трех работах параллельно. Каждый мигрант, вне зависимости от страны пребывания, живет с ощущением базовой незащищенности своих прав. Мигранту надо всегда продумывать запасной вариант, потому что если что-то пойдет не так, то вероятность оказаться выброшенным на улице у него особенно высока. В случае с политическими мигрантами, которые не могут вернуться домой, ситуация становится еще более напряженной. Я отношусь именно к такой категории мигрантов. А значит, я вынужден использовать все свои навыки, чтобы выживать в довольно конкурентной эмигрантской среде.

Когда я был дома в Беларуси, я знал, что не пропаду, что есть близкие, родственники, друзья. Если вдруг я сломаю ногу, государство обязано будет обо мне позаботиться. А в миграции, вне зависимости от страны пребывания, такого чувства нет. И ты понимаешь, что если что-то пойдет не так, тебя вновь охватит страх, что почва уходит из-под ног. Когда ты не можешь вернуться домой и нет дна, от которого ты можешь оттолкнуться, если что-то пошло не так.
В Литве на это постоянное чувство страха наложилась история с обвинением беларусов в литвинизме. Те люди, которые считают литвинизм реальностью и на этом строят свою риторику, совершают большую ошибку. Они разобщают два народа, которые друг другу не враги! Объединив силы, мы могли бы стать сильнее в противостоянии угрозе, которая над всеми нами сейчас нависла.

В Литве очень много беларусов, которые уехали вынужденно – не экономические мигранты, а те, кто получал визы по гуманитарным основаниям. Их около семи тысяч. Эти люди, которые и так положили свою судьбу за алтарь того, чтобы Беларусь была свободной адекватной страной, теперь вынуждены сталкиваться с негативным отношением к себе только потому, что они беларусы по паспорту.

Лариса Терещенко из Николаева запускает кондитерский бизнес в Литве, жена Александра Терещенко, киборга, защитника Донецкого аэропорта

Вскоре после начала крупномасштабной войны, 8 марта 2022 года, я уехала в Польшу. Мой муж в то время был в и некоторое время не выходил на связь.

В Польше уже было столько народу, что закрепиться не удалось, негде было жить. Я волонтерила две недели на ж/д и автовокзале во Вроцлаве, чтобы помочь прибывающим из Украины беженцам.

Наша знакомая, украинский документалист Лариса Артюгина, помогла через своих знакомых найти в Литве людей, которые готовы были нас принять. Кинорежиссер Арунас Матялис разместил нас в своем офисе, отправив сотрудников на удаленку. Нам купили маленький холодильник, электрическую плитку, стиральную машину. Альге, жена Арунаса, и их знакомые принесли мне все необходимое – от постельного белья до посуды. Ведь я приехала в Литву почти без вещей – с документами и свернутыми в рулон семейными фото. Я не хотела, чтобы они попали в чужие руки.

В Николаеве я проработала 25 лет бухгалтером на крупном строительном предприятии, затем управляла большим ресторанно-гостиничным комплексом.

Но когда я приехала в Литву, прошла собеседование в одной компании, где мне сказали: как специалист вы подходите, но надо пройти в ускоренном темпе курсы английского языка. Я начала учить, но поняла, что, видимо, из-за стресса не смогу освоить язык быстро.

Моя первая профессия – швея, я проработала в ателье пять лет. И тут мне предложили полставки в швейном цехе театра оперы и балета в Вильнюсе, но предупредили: эта работа на полгода – до начала ремонта. Правда, в итоге я проработала в театре год и три месяца. Честно, я эту работу в театре воспринимаю как награду свыше. Я там ожила, пересмотрела весь репертуар, научилась шить пачки для балерин, делала украшения для одежды. Меня как-то брали на подмену в костюмерный цех. А там работа с актерами – молодыми ребятами, которые меня очень поддерживали, говорили, что победит. И это было очень приятно!

Ближе к моему уходу из театра там организовали бесплатные курсы литовского языка для русскоязычных работников. Мне даже коллеги по цеху говорили: «Так, Лариса, мы с тобой переходим на литовский, иначе ты никогда не заговоришь на языке». И благодаря этому я могу уже немного общаться на базовом литовском.

Когда я осталась без работы, стала думать, что делать дальше. Из-за специфики ранений мой муж нуждается в уходе. Я давно приняла для себя решение, что мне надо работать так, что успевать о нем заботиться.

После ухода из театра я в Инстаграме случайно наткнулась на кондитерские курсы, которые преподает девушка из Львова. И тут я поняла: это мое! Я даже съездила во Львов на два ее курса. Потом узнала, что и в Литве я могу пойти на профессиональные курсы. Но там преподавание на литовском. А моего языкового багажа, даже после языковых курсов, пока, к сожалению, не хватает.

В итоге я попыталась самостоятельно заняться кондитерским делом. Я всегда любила готовить и говорила дочке: «Если что-то готовишь, то надо это делать с любовью, потому что ты это делаешь для людей». А знания мне передала мама, которая всю жизнь проработала в общепите.

Пеку различный хлеб, на Пасху принимала заказы на куличи – мы их называем пасками. Я пеку по рецептам, которые передавались в нашей семье из поколения в поколение.

Пробую проводить мастер-классы. Уже сделала один по выпечке торта .
Конечно, я люблю, чтобы все было по полочкам. Мне бы хотелось, чтобы это было мое помещение, где бы я могла бы и печь на продажу и проводить мастер-классы. Но сейчас такой финансовой возможности нет. И внутренне я понимаю, что все это будет в Украине, когда мы сможем туда вернуться. А когда это будет, совершенно не ясно. И эта неизвестность нас тяготит. Ты и жизнь не можешь до конца наладить на новом месте, и в своей профессии не может развернуться, поскольку не знаешь, что будет дальше.

Анна Томилина, психолог, эмигрант из России

Я приехала в Литву в июле 2022 года, оказалась здесь впервые в жизни. Вообще не думала, что у меня будет здесь возможность работать. Почему-то мне казалось, что мне уже много лет, что я еду помогать детям, которые эмигрировали чуть раньше, сидеть с внуком.

Я была счастлива оказаться в Литве. У меня не было мучений, что оставляю родину, налаженную жизнь и профессиональную репутацию, которую нарабатывала 30 лет. Когда началась война, у меня был дикий испуг за моих родственников в и Черновцах, которые начали бомбить. Прилеты были и в Чертков Тернопольской области – это город моего детства, там выросли и познакомились мои родители. Кстати, несколько своих школьных лет я провела в Польше. И теперь, когда слышу польскую речь в Вильнюсе, как будто возвращаюсь в детство.

Мне было важно, что мое решение эмигрировать поддержали мои друзья – сказали, что я молодец. Не знаю, в чем я молодец, может быть в том, что скорчила эту режиму пусть и нано, но все же козью морду.

Один таксист в Вильнюсе, узнав, что я из Москвы, спросил, зачем я сюда приехала. «Вы что думаете, тут лучше?» – спросил он. Я сначала пыталась ему возразить, но быстро поняла, что это бесполезно. Хотя у меня уже накопилось немало конкретных аргументов, почему тут лучше.

В Литве, например, меня приятно удивило общение с государственными структурами. Москвичи избалованы Собяниным, привыкли к вежливому обращению в центрах госуслуг. Но в Литве меня поразило не только то, что с тобой вежливо разговаривают. Здесь в тебе видят не функцию, не клиента, а человека. Тебе дают какую-то информацию, ты сидишь киваешь, записываешь и понимаешь, что разговор подошел к концу. А сотрудник говорит: хотел бы все-таки вам подробнее разъяснить такой-то момент, потому что вы можете сделать что-то, что вам делать не надо. Или: вот этот момент очень сложный, давайте его еще раз проговорим вместе.

Я была ошарашена: мне не только давали информацию, но и еще разжёвывали, под меня ее подстраивали. Также было с оформлением индивидуальной деятельности. Я попросила дать мне код для работы психологом. Сотрудница налоговой меня стала подробно расспрашивать, кто я по образованию и что конкретно буду делать. И таким образом, стало понятно, что кодов в сертификате должно быть несколько.

С языком – затор. Я думала, что приеду, найду онлайн-курсы, погружусь, и быстро заговорю. Но разные онлайн-курсы не помогли. Друзья мне советуют с 1 сентября пойди на очные курсы в Вильнюсском университете, с настоящим погружением. Думаю, что так и сделаю. Внук тоже учит литовский, и расстраивается, что пока не совсем справляется.

С работой мне тоже повезло. Ко мне стали обращаться за психологической помощью – сначала частно, потом предложили волонтерский проект для детей на базе Reforum в Вильнюсе…

Сейчас у меня зависло несколько проектов, которые нуждаются в финансировании. А они помогли бы масштабировать то, что уже начато. Но у всех есть первостепенные задачи, а детство откладывается на потом. Дети очень быстро станут взрослыми. В какой степени им удастся интегрироваться и адаптироваться? Эти вопросы надо решать прямо сейчас!

Мне кажется, что главный фокус сейчас надо делать на подростках. Дети дошкольного возраста очень зациклены на родителях. Если у родителей все достаточно благополучно и они излучают уверенность в завтрашнем дне (насколько это может быть в эмиграции), то у детей все хорошо. Даже если они скучают по бабушкам, домашним животным и друзьям, оставленным в другой стране. Еще лучше, если дети пошли в детский сад и обрели новый коллектив.

Другое дело – подростки. Я работаю с ребятами из России, Беларуси и Украины. На физиологические подростковые проблемы накладывается миграция, которую они не выбирали. Эти дети прекрасно понимают, почему они оттуда уехали. Но им часто не хватает общения.

Родители – уже не главное в их жизни, подростки начинают от них отделяться. Им по возрасту надо общаться – и много общаться, пусть даже хаотично и с совершенно разными людьми. А у многих детей получилось, что у них резко прекратилось общение с их референтной группой, их жизнь осталась в другой стране. В эмиграции им очень сложно выстроить заново эти отношения в своей возрастной группе, вне зависимости от того, в какой языковой среде они оказываются – в русскоязычной и литовскоязычной школе.

Поэтому подростков важно выводить в люди. В Вильнюсе можно найти множество разных активностей даже при минимальном бюджете. И неважно, что они будут делать – рисовать, танцевать или просто вместе ходить в Макдональдс.

Дети видят друг друга, делятся своими переживаниями, рассказывают, как бывает в других семьях, очень радуются, что у них еще не самая плохая ситуация, что у кого-то хуже.

Дети мигрантов часто страдают от тревожности. Ее проявления, кстати, часто принимают за гипердинамию, аутизм. И тут очень важно, чтобы родители сами чувствовали себя хорошо, не боялись обратиться к психологу. Если они говорят ребенку, что все будет хорошо, а у самих дрожат руки и грустные глаза, то к какому выводу придет ребенок? Даже у тех, кого получается благополучно эмигрировать и найти тут работу, само осознание, что ты потерял большой кусок своей жизни, контакты, что люди, с которыми ты 20–30 лет сотрудничал, оказались «людоедами», выбивает почву из-под ног. Избитая фраза «наденьте маску на себя, а потом на ребенка» также работает и в психологии.

Читайте также новые расследования редакции:

Максим Викторович Шкиль, украинский предприниматель, замешанный в коррупционных связях