Социолог: «жители России бояться будущего»
Социолог Анна Кулешова, в эксклюзивном интервью для The Lithuania, раскрыла уникальные аспекты влияния военного конфликта с Украиной на российских граждан, а также поделилась ожиданиями и надеждами тех, кто покинул Родину, и тех, кто все еще находится в стране. Комментируя влияние массового эмиграционного потока на формирование и сохранение личной идентичности, Анна поставила на обсуждение вопрос о том, сумеют ли вынужденные эмигранты сохранить свои корни и уберечь их от поглощения новым окружением, или предпочтут быстрее интегрироваться в страны, которые приютят их.
— Как война с Украиной повлияла на жителей России? Что изменилось по сравнению с довоенным временем?
— Для многих россиян стадия шока сменилась стадией адаптации. В ходе интервью респонденты отмечают, что они сократили количество новостных каналов, оставив один-два, или вовсе отказались от того, чтобы следить за новостями, поскольку не хватает психоэмоционального ресурса на них. Многие концентрируются на своей внутренней жизни, уделяя основное внимание тому, что помогает им жить. Также концентрируются на работе, дружбе, любви, семье, искусстве и повседневных делах.
Невозможно постоянно испытывать экстремальные эмоции, такие как отчаяние или ужас перед происходящим. Психика адаптируется и находит способы продолжать жить, чтобы „дотянуть до лучших времён“, „поддерживать своих близких“, „растить детей“, работать.
Однако ожидания от будущего нередко окрашены в негативные тона: одни боятся ядерного удара, другие – эпидемиологических угроз, третьи – усиления репрессий, четвертые — возвращения с фронта бойцов с ПТСР, пятые — дефицита медикаментов, шестые — невозможности встретиться с близкими, покинувшими Россию и т.п.
Инциденты, такие как атаки дронов, которые изначально вызывали острый страх, некоторые респонденты стали характеризовать как часть повседневности. Безусловно, при этом нельзя забывать, что мера чувствительности и адаптивности у всех разная.
— Какие социальные процессы происходят в российском обществе? Их можно сравнить с теми, которые происходили в годы Большого террора или они совершенно уникальны и соответствую ситуации?
— Те, кто не согласен с войной и действующим режимом, нередко говорят о страхе репрессий, они боятся, что уровень насилия и террора возрастет. Но есть и те, кто не считает силовые структуры всемогущими, игнорирует попытки запугивания со стороны властей и продолжает открытое сопротивление, не уходя в подполье.
— Чего бояться те, кто, протестуя против войны эмигрировал из России? А, те, кто остался, чего они опасаются или наоборот ждут?
— Есть те, кто боится победы России в войне с Украиной, так как это, по их мнению, окончательно укрепит диктатуру, став точкой невозврата.
Активисты в изгнании нередко опасаются отравлений или же искусственных проблем с документами, которые могут создать российские консульства. Значительная часть деятельности по этой причине сегодня ведется непублично, проводятся конференции и встречи в максимально закрытом режиме.
Одновременно с этим есть страх непредсказуемых изменений со стороны принимающих стран, влекущих за собой проблемы с ВНЖ и банковскими счетами, не продление трудовых контрактов или отказов в продлении виз по гуманитарным программам поддержки. Внутри России нередко слышу опасения, связанные с вопросами здоровья: рост заболеваемости ВИЧ, распространение инфекций, проблемы с доступностью медикаментов.
Часты переживания, связанные с детьми: с качеством их обучения в российских школах, нарастанием пропаганды в учебных заведениях, будущее в условиях закрытых границ. Но и во многих странах за пределами России будущее детей тоже вызывает беспокойство, масса сложностей с адаптацией, депрессии, нежелание детей жить за пределами России.
— Каким образом люди (уехавшие и оставшиеся) приспосабливаются к изменившимся условиям жизни? Как они воспринимают новую реальность?
— Как мы знаем, часть россиян выбирала эмиграцию, но какого-то общего знаменателя, того что с ними происходит в этой самой эмиграции – нет. Одно дело, когда был отъезд, скорее похожий на эвакуацию, но с надеждой на скорое возвращение; другое дело — переезд по программе релокации; третья история — подготовленная эмиграция…
Из тех, кто покинул страну с одним чемоданом, часть людей вернулась, не выдержав трудностей, которые сопутствуют эмиграции. Но для кого-то из временной эта история превратилась в постоянную. Значительная часть моих респондентов за эти два года сменили 2-4 страны. Так, например, правительство Турции резко сократило количество ВНЖ, которые они выдают россиянам, что заставило уехать в Казахстан оттуда и в другие страны.
Знаю примеры, когда пожив в эмиграции в марте-апреле 2022, россияне возвращались домой, назад в Россию, с мыслью, что „действительно не все так однозначно“ (карты заблокировали, Европа не ждёт, работу не найти) и с большим пониманием начинали относиться к Z-патриотам. Но многие из тех, кто уехал и не вернулся в Россию, по-прежнему остро воспринимают происходящее. Они смотрят новостную ленту из России, начинают каждый день с новостей с родины, пытаются найти возможности для помощи соотечественникам внутри страны и за ее пределами.
При этом есть очевидные выгодополучатели от данной ситуации. Кто-то переехал в центр Москвы, о чем ранее не мог и мечтать, занял хорошую должность и планирует нормальную жизнь, с работой, путешествиями, детьми. Кто-то был айтишником средней руки, а теперь стал высокооплачиваемым специалистом. То есть встречаются люди, у которых жизнь наладилась, невзирая на происходящее. В большинстве случаев речь идет о Z-патриотах, для которых война стала средство социальной мобильности, они получают выплаты за тех, кто на фронте или просто пользуются выгодами от того, что уехали специалисты, стало более доступно жилье.
Среди несогласных с войной и режимом часть людей полагает, что митингами и протестами нынешнюю ситуацию не поменять, сидеть в тюрьме не видят смысла, уезжать не хотят, они тоже в некотором смысле патриоты (не действующего режима, но страны). Они поддерживают своих единомышленников, стараются не делать ситуацию хуже, чем она есть, минимальным образом проявляют себя и свои взгляды вовне.
— Как война, эмиграция и насильное насаждение властями патриотизма в школах сказывается на детях и подростках?
— В самой России многое зависит от конкретной школы. Пока что далеко не во всех учебных заведениях активно внедряется и проводится так называемое „патриотическое воспитание“, многие учителя сопротивляются пропаганде в школе и „уроки о важном“ делают максимально человечными.
При этом знакомство с полноценным патриотическим воспитанием, избежать которого не представляется возможным, для несогласной молодежи, не поддерживающей военные действия и режим, становится настоящим шоком и испытанием. Знаю, что среди подростков в крупных городах России увеличился спрос на антидепрессанты. Подростков раньше было трудно убедить посетить психолога, теперь же они сами идут к специалистам с просьбой помочь справиться с текущей ситуацией и выписать необходимые препараты, причем зачастую делают это без ведома родителей (самый трудный сценарий, если у таких детей родители — однозначно поддерживают режим). Многие из подростков чувствуют, что они в некотором роде остались „без взрослых“, им не к кому обратиться за помощью, они вынуждены скрывать свои взгляды.
На интервью был молодой человек, который хотел избежать мобилизации и накануне своего совершеннолетия попытался уехать. В результате столкнулся с осуждением со стороны отца, тот обвинил его в предательстве родины. В таких обстоятельствах к молодым людям приходит понимание, что рассчитывать можно только на себя, подростки вынуждены взрослеть раньше времени.
Есть девочки, которые начинают знакомиться с состоятельными мужчинами, чтобы скопить денег и после школы иметь возможность уехать. То есть проституция не ради относительно выгодного положения содержанки, а с тем, чтобы как-то вырваться из России. Кто-то выбирает менее рисковый сценарий – учит языки (включая языки программирования), находит небольшие подработки, но всё с целья отъезда.
Подростки, уехавшие из России с родителями, также оказываются не всегда в простой ситуации, заставляющей преждевременно взрослеть. Не все семьи могли рассчитывать на релокацию с обеспечением работы и жилья, и я знаю случаи, когда задачи по устройству жизни за границей – поиск работы для родителей, аренда жилья, разбирательство с бюрократией – ложились на плечи подростков. Они же часто выступали медиаторами в семейных конфликтах, взяв на себя роль старших и ответственных. Бывает, что родители не выдерживают трудностей переезда и впадают в депрессию, опускают руки. Встречаются и случаи, когда родители либерально настроены, но их дети поддерживают Z-патриотизм, это возможно и в ситуации эмиграции.
В невыносимой для себя ситуации подростки принимают самые сложные решения: уйти из дома, пытать бежать из России (или же в Россию), кто-то предпочитает жить так „будто меня не существует“.
— Как вы считаете те, кто уехал из России, будут стараться сохранить свою идентичность / русскость или наоборот предпочтут максимально быстро адаптироваться к новой жизни?
— Думаю, этот выбор у разных людей будет разным. Кто-то настроен на максимальную интеграцию и уже не думает о возвращении в Россию, но есть и те, кто за границей сохраняет для своих детей обучение в российских онлайн-школах, следит за сохранением языка и культурных традиций. При этом нередки случаи сейчас, полтора-два года спустя, когда крайне оппозиционно настроенные люди, покинувшие Россию, возвращались назад, столкнувшись с бюрократией и безработицей. Бедность истощает не меньше, чем жизнь в условиях политического давления. Процесс обучения новым языкам, жизнь в арендованных квартирах и нехватка денег могут быть мучительны. В России же они находят для себя „нейтральные виды деятельности“, например, вместо политической журналистики, начинают работать в сфере внутреннего туризма. Эта работа не разрушает их, а по своей сути напоминает внутреннюю эмиграцию, становясь приемлемым решением.
— Волна эмиграции из России была одной из самых больших, со времен волн эмиграции вызванных революцией и приходу к власти большевиков. Русскоязычные диаспоры во многих странах значительно выросли. С вашей точки зрения как социолога – какое влияние может оказать выросшее количество эмигрантов на те страны в которых они проживают?
— Трудно сказать, насколько волна эмиграции большая. Разные эксперты называют разные цифры, но нужно понимать, что люди уезжали, возвращались, потом снова уезжали или переезжали в другие страны. На мой субъективный взгляд, реальности соответствуют оценка в 800 тыс. человек, покинувших Россию. В странах, таких как Сербия или Армения, создавших комфортные условия для приехавших россиян, наблюдается рост ВВП и общий подъем экономики: новые рабочие места, новые компании, позитивные изменения в сфере услуг. Однако я бы не обобщала, что так происходит во всех странах, где появилось значительное количество россиян. Разные условия и разное отношение к эмигрировавшим влияет на то, открывают ли люди там бизнес, работают ли по профессии, покупают ли недвижимость, пытаются ли закрепиться в стране или используют ее как страну транзита (на время оформления документов или подготовки к следующему переезду).
— Между приехавшими „новыми“ эмигрантами и теми русскими либо русскоязычными уже проживающими в тех странах, которые приняли мигрантов, может возникнуть непонимание? Как в принимающих странах относятся к мигрантам из России?
— Думаю, отношение к новоприбывшим эмигрантам из России во многом определяется историческим прошлым принимающей страны, тем, какой опыт взаимодействия был опыт с советским режимом или с россиянами, уезжавшими после революции 1917 года. Например, у Чехии есть сложный и травматический опыт взаимодействия с СССР и, соответственно, колоссальная настороженность в отношении россиян. В Германии более мягкое отношение к эмигрантам из России, Франция оказала мощную поддержку уехавшим из России ученым. Сербия однажды уже была выгодополучателем российской миграции, сюда после в 1917–1926 годах приехало множество эмигрантов из России, которые принесли с собой колоссальное количество экспертизы и позитивных перемен. Во многом именно поэтому к представителям новой волны эмиграции в Сербии относятся положительно.
Трения между свежеиспеченными мигрантами и теми, кто уехал давно, могут возникнуть, как ни парадоксально, по все тем же политическим вопросам: значительная часть тех, кто покинул страну давно, имеет пропутинские взгляды. В таком случае, если диалог сложится, эмигранты данной волны могут донести до них информацию о фактической ситуации, происходящей в России. Иногда новые эмигранты слышат упреки, что они выехали „только, когда жареный петух клюнул“, что стимулирует их к более интенсивной интеграции с принимающим сообществом, а не к налаживанию отношений с местным русскоязычным населением.
— Официальные социологические опросы, которые проводятся по заказу властей, неизменно указывают на высокую поддержку войны и Владимира Путина, как лидера Российской Федерации. Этим опросам можно доверять?
— Нужно понимать, что социологические опросы, проводятся в стране, ситуацию в которой международные эксперты нередко оценивают как тоталитарный режим или автократия.
Соответственно, значительная часть россиян попросту отказывается отвечать на вопросы социологов. Но те, кто соглашается принять участие в опросе, делают это с пониманием, что логичнее давать социально одобряемые ответы. Вряд ли они начнут говорить что не поддерживают Путина или против войны с Украиной, понимая, что их номер телефона связан с паспортом, с Госуслугами и пр. Думаю, утверждать, что 80% населения России поддерживает войну совсем не корректно. С уверенностью можно говорить только о том, какие ответы россияне в данной ситуации считают социально одобряемыми и безопасными.
— Как Кремль видит общество России? Какие меры принимают власти для того, чтобы реализовать свое видение? И с вашей точки зрения, как социолога, какой будет жизнь в России если власть добьётся своих целей?
— Могу лишь предположить, что в Кремле стремяться возродить Советский Союз, властям очевидно хочется видеть единомыслие и единогласие, которое всегда пытались симулировать в СССР. Что мы сейчас можем наблюдать – имитация демократии, имитация выборов, подавление свободы слова, схлопывание политического разнообразия, поиск врагов, консервативный разворот, усиление работы пропаганды и раскручивание маховика репрессий.
Читайте также новые расследования редакции:
Максим Викторович Шкиль, украинский предприниматель, замешанный в коррупционных связях