Римас. Попытка прощания

Эта удивительная тонкость, это проникновенное изящество, это абсолютно глубокое, но принципиально ненавязчивое видение — при колоссальном профессионализме и свежести своего голоса и своего языка, это все — Римас.

Это было прекрасное трио: Туминас — Яцовскис — Латенас. По Таганскому, любимовскому канону, и созданному на любимовской Таганке неразделимому дуэту режиссера с художником, Римас впитал в себя любимовский тандем с Давидом Боровским однажды и навсегда, и его спектакли с Адомасом Яцовскисом это даже ближе, чем дуэт близнецов, это дуэт двух очень близких душ. И не дуэт, конечно, а прекрасное, необыкновенное, уникальное трио — потому что музыка Латенаса стала дыханием спектаклей Туминаса, и это явление, такое значение такой музыки стало уникальным явлением современного европейского театра.

Трагический уход Фаустаса Латенаса от внезапной остановки сердца в конце 2020, всего лишь в 64 года, стал непреходящим шоком для Римаса. И это очень понятно — такой музыки, такого голоса, на сцене не было никогда. А музыка не возникает как антураж, это самый сокровенный способ выражения сокровенного.

Для меня, самой характерной и важной чертой того, что создал на театре Туминас, стал его феллинизм. Лучшие спектакли Мастера — такие, как уникальный «Дядя Ваня» — это совершенный Феллини на театральной сцене. И это ни в коем случае не было механическим переносом, потому что во-первых, это невозможно, во-вторых, феллиниевским было все видение Туминаса, и это было свежо, прекрасно и значительно на театре. Адомас и Фаустас сотворили вместе с Римасом это прекрасное театральное феллиниевское действо в их всех троих лучших работах, и это останется в анналах европейской и мировой культуры навсегда как одно из самых тонких, талантливых и обезоруживающе проникновенных, но отнюдь не сентиментальных ее достижений. Поэтому в Италии так любили и понимали Римаса — потому что у него было такое органически феллиниевское видение. И потом, откуда мы знаем, как мигрировали какие-то части феллиниевской души? Римас не просто обожал Феллини всю свою жизнь, с первого момента, когда он увидел «Восемь с половиной» в юности. Он стал всепоглощен Феллини. Он стал видеть его глазами и создавать образы феллиниевской природы — будучи при этом совершенно индивидуальным и самостоятельным художником. Туминас освежил, облагородил и обогатил европейский театр конца 20го -начала 21го века, без сомнения.

Самую лучшую, на мой взгляд, рецензию на работу Туминаса я услышала от собственного мужа, который долго работал на театре и как художник вышел из этого прекрасного и особого мира, который он любит всей душой. Кроме того, он знает, любит и понимает Чехова. Так вот Миша, глядя на «Дядю Ваню» Туминаса, вдруг сказал : » Чехову бы понравилось». Мне так жаль, что Римас не услышал этой Мишиной фразы. Ему бы тоже понравилось. Дорогому Римасу, с которым очень, очень трудно прощаться.

Есть такие люди, которые кроме того, что выдающиеся мастера, еще и тонкие, изящные, ненавязчивые, значительные личности, притягательные по определению. Но это для всех нас по определению, а за этой всепоглощающей притягательностью — как его любили абсолютно все, кому посчастливилось работать с Туминасом, во всех и любой точки нашего театрального мира, и в театре Вахтангова, и в Гешере, и в Вильнюсе, и на всех итальянских площадках, — за этой радостью и счастьем человеческого и профессионального общения с Римасом стояла колоссальная внутренняя работа этого большого и особенного человека, который семилетним ребенком осознал внутри себя — с помощью Сверху, конечно, иначе не бывает, что вот будет он режиссером, станет он придумывать и выстраивать особый мир, который расскажет нам о нас с нежной и ненавязчивой проникновенностью высшей пробы. Несмотря и вопреки последним исключительно тяжелым десяти годам болезни.

Прекрасный Римас. Прекрасное трио его с Адомасом и Фаустастом, это редкое неслучайное потрясающее везение нахождение друг друга, нежной и любящей дружбы и такого мощного со-творчества троих этих замечательных талантливых людей. Такой подарок всем нам.

Я люблю все спектакли Туминаса, но моя благодарность ему за отношение, понимание, выражение и человеческое участие во всех его еврейских спектаклях, живет в моем сердце всегда, и это особая благодарность, непреходящая. Мы дружим с семьей Кановичей долгие годы, и еще и поэтому «Улыбнись нам, Господи» это наша семейная история. Но и все остальные спектакли Римаса на тему еврейской истории и нашей трагедии — это совершенно прекрасные высказывания высшего порядка, и профессионального, и человеческого. Только в другом порядке, человеческого сначала.

Господи, как тяжело. И как рано. И как бесконечно жаль. И как непонятно пусто. И как неправильно. Но — и нежно, и любяще, и светло. Нет, не очень светло. Зыбко. Как у Феллини. Как на фотографии уходящего Римаса, которую Инга поставила как свою заставку на Фейсбуке теперь. Но не безнадежно, потому что безнадежности в Римасе не было. Любовь — была. Она и осталась.

Наши самые глубокие соболезнования Инге и Габриэле, дорогому Адомасу, всем друзьям, ученикам и коллегам замечательного Римаса во всех уголках нашего театрального мира.