Началась она ровно сто лет назад, а закончилась распадом Советского союза. По мнению немецкого культуролога, сегодня мы не наблюдаем продолжения той мировой войны, но это начало другой эры с другим типом конфликта.
Германия проиграла и Первую и Вторую мировые войны. Обе войны были колониальными проектами, когда силой за счет других обществ пытались расширить экономическое и политическое влияние Германии внутри континента, а во время Второй мировой войны — и физически расширить территорию для немецкого населения. Ценой проигрыша в ВМВ, кроме потери одной трети территории, был раздел государства и народа на четыре периода.
Отношение Германии к России после войны нужно понимать именно через призму раздела Германии, а не через призму войны и нанесенный немцами ущерб народам Центральной и Восточной Европы. После установления жесткого отношения к СССР и непризнания факта раздела Германии в послевоенную эру Конрада Аденауера, в 1970-ые годы была введена новая восточная политика Вилли Брандта, которая изменила отношение Германии и к Советскому Союзу, и к самому ГДР. Новый лозунг более мягкой политики был началом диалога ФРГ с Москвою и Восточным Берлином.
Главной мотивацией на тот момент служило хотя бы частичное примирение с Москвой в годы холодной войны. Это не было признанием ответственности за начатую Германией войну и массовые преступления немецких солдат и национал-социалистов, а политическая борьба за воссоединение Германии через улучшение отношений с Восточным Берлином и Москвой.
Одновременно именно этот импульс дал немцам возможность публичного покаяния. Еще сам Вилли Брандт встал на колени перед памятником восстания в Варшавском гетто. Символические акты искупления с другими сторонами-участницами ВМВ, такими как Франция и США, были сделаны позже Гельмутом Колем и президентом Рихардом фон Вайцзеккером во второй половине 1980-х годов, когда западногерманская социал-демократия была уже очень далека от цели воссоединения Германии. Для многих однопартийцев В.Брандта 1989 и 1990 годы стали большой неожиданностью потому, что они уже потеряли видение необходимости воссоединения Германии.
Как это связано с Крымом? Главные действующие лица эпохи после консервативного канцлера Гельмута Коля из кругов социал-демократов с одной стороны были политическими детьми В.Брандта. С другой стороны, их политическая карьера строилась уже период четырех сроков канцлерства Коля.
Они, с одной стороны, являлись сторонниками идеи умеренной дружбы с Россией, с другой стороны, это уже поколение чистого прагматизма, усугублением которого является постканцлерская карьера Герхарда Шредера в качестве советника связанных с «Газпромом» фирм.
Его сильная позиция во второй половине 1990-х годов внутри Германии связана с поддержкой в его федеральной земле, где он был министр-президентом еще задолго до избрания канцлером. Для его поколения высказывание Владимира Путина о самой большой геополитической трагедии ХХ века вполне логично, поскольку они стали свидетелями воссоединения Германии, за которую сами даже не воевали.
Только слабостью России после распада Советского Союза объяснимо то, почему в рамках договора «4+2» Советский Союз согласился практически без компенсации дать согласие на воссоединение Германии, которое стратегически ослабило позицию постсоветской России внутри континента и было фундаментом возвращения Германии на ведущую политическую позицию в Европе.
Именно поэтому с точки зрения Герхарда Шредера его символическая поддержка России, за которую государственные российские структуры платят ему гонорары выше его пенсии, никогда не являлась нелегитимной.
Другое дело, что поколение Вилли Брандта никогда не пошло бы на такие коммерческие сделки с кем либо. Даже если публичное мнение критически относится к неоднозначности позиции Шредера, то доктрина его прагматизма на сегодняшний день действенна.
Логотип «Газпрома» из-за «Бундеслиги» является таким же лого для большинства немцев, как Coca-cola либо Audi: для многих немцев — это обычная, нормальная компания. Исторический контекст того, что, например, целое поколение их предков были военнопленными там, где «Газпром» добывает тот же газ, не играет практически никакой роли в публичном пространстве. Скорее, есть общее знание о зависимости немецкой экономики от российского сырья, что покрывает примерно одну треть немецкого потребления. В этом сегодня главное влияние доктрины Шредера: прагматизм с экономическим лицом, который не учитывает геополитической цены, которую платит и Германия, и другие народы Евросоюза.
Иронично, а может и нет, что благодаря Горбачеву и его слабой позиции в 1990 году и стала возможной доктрина Шредера. Последствием этого является такой факт: какая-нибудь бабушка в литовском Алитусе платит цену за независимость Литвы по своим счетам за отопление, которые почти в два раза выше, чем немецкая бабушка платит в Эрфурте.
И уж совсем иронично, что последствием воссоединения Германии стала возможность обретение Германией позиции не только в европейской политике, но и карьера тех немногих деятелей, которые в ГДР жили не совсем по регламенту Социалистической партии.
Сегодня у руля Германии два выходца из ГДР, которые были воспитаны в протестантских пасторских домах: президент Йоахим Гаук и канцлер Ангела Меркель. Последняя еще у Шредера научилась тому, что значит быть прагматиком по отношению к России.
Даже если Меркель иногда публично критикует позицию российской власти и символически поддерживает борьбу оппозиционных структур за права человека в России, то общая линия внешней политики в отношении к России в ХХI веке — это прагматизм. Это сегодня прекрасно видно в отношении к Беларуси, которая мало того, что не является приоритетом, но и соответствует политике интересов в отношении к России.
Беларусь по такой логике, главным образом, это территория транзита российского сырья и минимальное расширение русскоязычного потребительского рынка для продуктов из Германии. Визовая политика Евросоюза в отношении Украины и Беларуси показывает, что Германия не рассматривает на сегодняшний момент Беларусь в качестве будущего рынка рабочей силы. Но прагматизм Меркель в отношении России и связи между ней и Евросоюзом перерос тот вид экономического рассуждения, которое Герхард Шредер довел до известных нам амплитуд.
Есть у Меркель свойства, которые особенно видны во внутренней политике Германии: позитивно этот стиль управления можно бы было описать как осторожность, но критики это описывают как нерешительность. Вместо политических видений, преобладает осторожное ожидание. Вместо активной политики строительства, многие немцы наблюдают в своем правительстве независимо от политических предпочтений пассивную реакцию на происходящие вокруг процессы.
Есть два способа объяснения этого стиля политики управления: во внутренней политике Германии (и не только) преобладает специфический тип мужчины который все время воюет — за рейтинг, против оппозиции, против молодых волков в своей партии и т.п. Никто в начале 1990-х годов не думал, что именно Меркель могла бы в этой борьбе не просто выжить, а стать самым сильным актором.
Она им стала благодаря тому, что имеет редкое сегодня в политике свойство терпеливости. Она ждет, выслушивает, а решает только тогда, когда совсем пора. В этом смысле и Майдан 2014 года, российская де факто аннексия Крыма и нынешний украинский кризис не очень на руку Меркель, потому что это принуждает ее все-таки на что-то все-таки решаться.
Но есть и второе объяснение, которое часто высказывалось в период финансового кризиса последних лет самим канцлером: мы наблюдаем новое измерение проблем и известные нам механизмы выхода из кризисов не срабатывают.
В этом смысле Меркель — это политик, который не стесняется признать, что есть моменты, которые немецкое правительство не совсем контролирует и до конца не знает, что поделать. И российская аннексия Крыма является таким событием. Если до сих пор еще можно было ссылаться на последствия мировых войн, в особенности холодной войны, для объяснения немецкой пассивности, то сегодня объяснить кризис продолжением холодной войны невозможно. Даже если некоторые сюжеты нам знакомы, с точки зрения Германии, она закончилась.
Украинский кризис это кризис Европейского Союза
Женщина-физик из ГДР сегодня обладает сильнейшей политической позицией в Европе. У нее есть два свойства: прагматизм и нерешительность, как ключ ее внутригерманского успеха. В последнее время мы наблюдали не просто Крымский кризис, а глубже — пик кризиса Европейского Союза, который как политический институт оказывается в очередной раз в нужный момент практически бессильным.
Недавно министр иностранных дел и президент Германии обозначили новую роль Германии на международной арене, которая привела бы к расширению ответственности Германии в мире. Крымский кризис показал, что внутригерманская тактика ожидания и реактивности стали атрибутами и внешней политики Германии. А недостаток стратегического видения того, как Германия обеспечит свою позицию в центре Европы, кроме как через прагматизм сегодняшнего дня, стал если не причиной, то усугублением институционального кризиса Европейского Союза.