Его имя впервые стало известно в конце 90-х годов, когда он публично выступил с разоблачением, что его руководство предлагало осуществить ликвидацию олигарха Бориса Березовского и провести еще несколько политических убийств. После этого Литвиненко уехал в Великобританию, откуда продолжил обличать ФСБ. В частности, он обвинил спецслужбы в подготовке взрывов домов в Москве.
Андрей Некрасов – известный российский режиссер-документалист. Он познакомился с Литвиненко при работе над фильмом «Недоверие» о взрывах домов. После его смерти был снят фильм о деле Литвиненко для BBC «Мой друг Саша», и только спустя два года вышла русская версия картины. Впрочем, «Бунт. Дело Литвиненко» — совсем другой фильм. Он отнюдь не ограничивается судьбой самого героя. Эта картина о российской власти и бунте против нее, своего рода энциклопедия русской политической жизни. Там немало говориться и о карьере Владимира Путина, и о Чечне, и о деятельности российских спецслужб в целом, и о судьбах оппозиции (показан разгон Марша несогласных, появляется в кадре журналистка Анна Политковская).
Обо всем этом мы и поговорили с Андреем Некрасовым после премьеры фильма в Петербурге.
— По твоим словам, сам Литвиненко мечтал о том, чтобы этот фильм был показан в России, но не верил, что такое возможно. И вот это произошло. В связи с этим говорят, что мы на самом деле живем в очень свободной и демократической стране…
— Когда употребляют такие слова как «фашизм», «тоталитаризм» применительно к сегодняшним порядкам в России, это неверно. И несправедливо в отношении жертв одиозных тоталитарных режимов 20 века. Даже брежневская система была несравненно более жестокой: было на порядок больше политзаключенных, людей систематически пытали, иногда до смерти, в психиатрических лечебницах. И мы бы не посидели так просто в кафе, не поговорили громко на «запретные» темы. Но я этим не оправдываю правительство России, которое и сегодня преступно нарушает права собственных граждан.
Мне повезло, что я могу делать свое дело и жить дома в Петербурге. В этом смысле я счастливый человек. Я искренне считаю, что говорю правду, и я до сих пор жив. Хотя я прекрасно понимаю, что меня можно раздавить в любой момент, но этого пока не происходит. Впрочем, о счастье я говорю с поправкой на нашу реальность. В нормальной стране таких как я не просто не убивают а активно поддерживают – общество, государство, телевидение. У нас приходится радоваться, что жив. И всё-таки рисковать. Я вот пытаюсь быть справедливым и объективным по отношению даже к нашей системе. А она пытается быть справедливой по отношению к нам?
— А может быть, не хотят раздавить потому, что не видят большой опасности в таких фильмах? Вот кто такой Литвиненко для очень многих граждан нашей страны? Предатель! Убили – и черт с ним…
— Наша правящая элита – отпетые циники. Они считают главным преступлением, когда кто-то залезает к ним в карман. Это страх людей циничных и безнравственных потерять неправедно нажитое бабло, в той или иной форме. Вот журналиста Бекетова до полусмерти избили именно за это: он мешал им незаконно наживаться на застройке. В этом смысле моя деятельность для них не опасна. По крайней мере, они так считают.
Но Литвиненко – исключение. Его убили просто за то, что он оскорбил очень могущественных людей, нарушил неписанный кодекс их корпоративной этики.
Есть много способов оправдать себя, когда совершаешь какой-то неблаговидный поступок. Я уверен, что Путин и кампания занимаются именно таким самооправданием. Они очень любят деньги, очень любят всю эту корпоративную стихию – слияния и поглощения, из которых извлекается прибыль. А самооправданием служит то, что они якобы денно и нощно заботятся о судьбах страны. Не знаю, верят ли они в это. Степень самообмана очень глубоко в душе запрятана, впрочем, это их личное дело.
Я недавно узнал, что Хрущев, когда он вернулся из Швеции, искренне плакал, говоря: «вот там – социализм». Меня это поразило. Видимо, в нём оставался еще какой-то идеализм. В идеализм нынешней власти я не верю ни на йоту.
— А что если попытаться представить себе аналог дела Литвиненко в одной из европейских стран. Допустим, сотрудник спецслужбы какой-либо западной страны нарушает ее корпоративный кодекс и бежит из страны. Неужели их реакция была бы иной, чем у наших чекистов?
— Конечно, все спецслужбы имеют определенные сходные черты. Западные спецслужбы вполне могут преследовать агента, которого считают предателем, но у них на это должны быть объективные основания. Таким основанием не может быть вопрос «чести мундира», «сора из избы», или оскорбление начальника. А у нас – может. Но подтекст чаще всего меркантильный. Враги Литвиненко в ФСБ говорили ему: «Ты мог бы продать агентуру, нам на это плевать, новую навербуем. Но ты пошел против нас – ты решил рассказать миру о наших способах зарабатывания денег. Этого тебе никто не простит». Вот такое на Западе невозможно. В России коррупция, увы, – общее правило, в том числе в спецслужбах. У нас есть некоррумпированые офицеры ФСБ, милиционеры, но это исключения из правил. Сама система потворствует коррупции.
В Великобритании, например, у многих бывших офицеров и агентов возникает масса претензий к своим спецслужбам. Они пишут книги, бросают жесткие обвинения и упреки своему бывшему начальству. Но нужно иметь точку отсчета: в свободной демократической стране можно обвинять власти. И эти обвинения доходят до массового читателя. А самое главное, что люди, которые их выдвигают, не чувствуют страха за свою жизнь.
Для меня тест на демократию – насколько законно действуют спецслужбы – страх, который чувствуешь, когда говоришь об их деятельности. Конечно, если ты стал предателем, переметнулся на сторону разведки другой страны, могут и посадить, и замочить. Запросто. Но если западный человек просто высказывает свое мнение, то страх он не испытывает. А я испытываю, и Литвиненко испытывал.
— У российского режима на сегодняшний день уже много политических жертв – можно вспомнить хотя бы Анну Политковскую или Юрия Червочкина. Почему именно Литвиненко стал твоим героем? Что его выделяет среди прочих?
— Есть законы жанра. Мне кажется, что мы – оппозиционеры, независимые журналисты — принадлежим к определенной группе, от которой мало что зависит. Лед не тронется, пока не изменятся другие слои общества. Тогда есть шанс что-то изменить в стране.
Литвиненко относился к тем людям, у которых изначальные позиции были не оппозиционными, а прямо противоположными. Типа, страна идет верным путем, ФСБ – это прекрасно. Та же Политковская была человеком, которого, как мне кажется, я хорошо знал и понимал. Людей склада Литвиненко я не знал. Это и интересно. Человек, который прошел огонь, воду и медные трубы системы, вдруг занимает четкую гражданскую позицию.
У него была экзистенциальная ситуация, в которой он сделал свой внутренний выбор. Вот вопрос: «Можно ли убить, если за это ничего не будет?» Люди ведь часто не идут на преступление из-за вероятности наказания. Потому что — посадят. А если есть гарантия, что не посадят? Такие «чистые» ситуации гораздо интереснее, чем обычные. У Литвиненко была абсолютно «чистая» ситуация. Ему ничего бы не было, если бы он согласился на убийство. Но он решил этого не делать.
— Какое впечатление произвел Андрей Луговой на съемках фильма?
— Он показался вполне приветливым, светским человеком. Он стремился давать интервью, рассказывать о своей ситуации, и мне почему-то показалось, что это связано с его положением. Он хотел известности для самозащиты. Не исключено, что это была защита человека, которого использовали, и который понял, что опасность может подстерегать его в первую очередь от своих. Он должен был максимально засветиться перед российскими и западными СМИ. И статус депутата Думы– тоже шаг в этом направлении.
Есть мнение некоторых английских журналистов, что его использовали втемную. Как технически это было возможно – непонятно. Возможно, он думал, что ему предстоит не убить, а, скажем, обезобразить Литвиненко как Ющенко. Вероятно, английская полиция знает что-то об этом, но она пока молчит.
— На твой взгляд, была ли ликвидация Литвиненко выгодна Путину? И кто конкретно мог заказать его?
— Убийство Литвиненко, как, кстати, и Политковской, по факту не было выгодно власти. Оба случая повлияли, например, на западную общественность, которая отвернулась от Путина после этого. В случае с Политковской я не вижу никаких причин для Путина ее заказывать. Случай с Литвиненко сложнее. Тут возможно работал эмоциональный момент или у самого Путина, или у приближенных к нему людей, которые считают, что такой услугой зарабатывают очки. Своеобразный царедворческий синдром, который, вероятно, имел место в случае с Кучмой и Гонгадзе. Это настолько традиционный сюжет, что его можно представить в любые времена. Правитель не говорит: «убейте», он делает знак пальцем или бровями. Или говорит что-то типа «Как он меня достал».
Я не берусь ответить на вопрос, заказал ли это преступление Путин. Но одно могу сказать совершенно четко. Вне зависимости от того, получим ли мы когда-либо доказательства о причастности власти к взрывам домов в Москве или тому же убийству Литвиненко, абсолютно точно можно сказать, что в России нелегитимная система власти, а правительство и лидер страны, мягко говоря, плохо делают свою работу. На Западе даже если бы они не были лично причастны к подобным вещам, но такое происходило, их просто заставили бы уйти в отставку или переизбрали бы на ближайших выборах.
Вот, скажем, авиадиспетчер плохо делает свою работу, происходит трагедия. (У нас человек едет на Запад, чтобы его замочить, и возвращается героем.) А ведь лидер страны несет ответственность миллиона диспетчеров. Демократическое общество чисто технически – без громких слов о морали – это понимает. Потому что если не обеспечить нормальное функционирование общественного организма, он перестанет работать, и все здание рухнет. В России происходит что-то подобное. И за это полную ответственность несет Путин и его клика.
— Может, экономический кризис поможет что-то изменить?
— Думаю, да. Согласно последним опросам 52% наших граждан говорят, что страна идет не туда. Это очень много. На Западе это был бы уже гигантский перевес в пользу оппозиции на выборах.
Огромное количество людей недовольно, при этом Путину абсолютное большинство доверяет. Вот это типично русские «ножницы». И тут нельзя не согласиться со «злым гением» Березовским – «менталитет у нас рабский». Иначе не объяснить, почему мы политикой недовольны, а хозяина, который за нее ответственен, любим и принимаем.
К сожалению, оппозиция может рассуждать сколько угодно, а для народа в лучшем случае это красивые слова. Человек послушает и скажет – ну, что вы хотите, это же власть. В России сам факт, что человек пришел к власти – не важно, каким путем — имеет мистический смысл. Но когда людям конкретно ударит по карману, что сейчас и происходит, что-то начинает меняться.
— Следующий твой фильм будет о последней войне на Кавказе. Можно два слова об этой ленте и ее концепции…
— Я всегда очень любил Кавказ. Самостоятельную жизнь я начал, когда еще в школе в 15 лет один автостопом поехал туда. Проехал по военно-грузинской дороге, по Осетии, Грузии. И вот теперь снова побывал в этих местах.
Я бы хотел сделать фильм, который и по содержанию, и по структуре будет принципиально отличным от «08.08.08». Не будет голоса за кадром, не будет подсказываться – что думать. Это фильм-путешествие, который был снят с двух сторон, с грузинской и с осетинской. А еще мы снимали и матерей Беслана. (Я кстати не понимаю, почему их история выпадает из контекста – ведь это один и тот же народ).
Если действительно по приказу Саакашвили погибли мирные жители, то это надо было остановить. Но не все так просто. У меня до сих пор нет окончательного мнения по данному конфликту. Я, пожив в разных странах, видел, насколько часто люди, существующие в определенной системе координат, искреннее убеждены в своей правоте, хотя объективная картина гораздо сложнее. Так и здесь. Я знаком с очень многими симпатичными людьми по ту и другую сторону фронта. Остаются вопросы и к тем, и к другим. Когда я был в Цхинвали, мне осетины со слезами на глазах говорили о зверских преступлениях грузин. А в Гори я говорил с грузинами, которые абсолютно так же рассказывали о зверствах осетин. И это свидетели событий, которым ты в целом обязан верить! А если кто-то врёт? Или слепо повторяет услышанное по телевизору? Моя задача – разобраться в этом, не обманывая самого себя.
Вот есть Юлия Латынина, которая говорит, что Цхинвали разбомбили российские войска, и Грузия защищалась от России, которая напала первой. Но когда грузинское руководство по телевидению говорило, что начинает атаку на Цхинвали, там не было речи, насколько я понял, об агрессии России как причине для этой атаки. Но Латынину это не интересует.
С другой стороны, у меня есть кадры, где российские самолеты бомбят Цхинвали 9 августа. Я уверен, что они не стремились бомбить мирное население, они, видимо, хотели ударить по грузинским позициям. Но бомбы падают, и дома горят.
А вообще я Грузию люблю, но мне, как русскому, важнее Россия. Я очень огорчился, что нацболы, которым я симпатизировал, рассорились с либералами на этой почве. Значит, нет общих ценностей. А ценность должна быть – демократия, народовластие, наш русский народ и его будущее.
— Когда ждать выхода этого фильма?
— В нашем деле не стоит говорить о сроках. Это не суеверие – это осознание всех трудностей на пути к результату, если хочешь чтобы он был искреннем и качественным. Скажу только, что работаем не покладая рук.
Беседовал Андрей Дмитриев
