С первых дней война между Израилем и Ираном гарантировала себе статус важнейшего геополитического события 2025 года. Устранение возможности создания Исламской республикой ядерного оружия было для Иерусалима задачей, от решения которой зависит выживание Израиля как государства, и поэтому его удары вряд ли стали неожиданностью. Ей оказались скорее их феноменальная эффективность и в ещё большей степени – готовность США поддержать союзника и если и не ввязаться в полномасштабную войну с 90-миллионной страной, то жёстко дать понять Тегерану, что тягаться с обоими противниками ему совершенно не по силам. И это действительно так – даже если Иран продолжит наносить ракетные удары по Израилю, перемалывание его руководства и его военного потенциала будет идти неизмеримо быстрее и скорее рано, чем поздно посадит оставшихся аятолл за стол переговоров.
Однако очевидно проигрышные позиции Ирана пока не говорят о том, что клерикальная диктатура немедленно капитулирует (или будет опрокинута внутренним протестом, который приведёт к успешной смене режима). Куда вероятнее, что война продлится ещё некоторое время, и что власти в Тегеране попытаются пойти на некоторые (хотя и символические) обострения. Арсенал таковых крайне ограничен и они все давно пересчислены – прежде всего это усиление ударов по Израилю как напрямую, так и через всё ещё имеющихся „прокси“; попытки дестабилизировать важнейшие региональные торговые пути (к ним могут относиться перекрытие Ормузского пролива и поддержка ударов хуситов по кораблям, идущим в Красное море); атаки на базы и флот США на Аравийском полуострове, Персидском заливе и Индийском океане; и, наконец, манипулирование рынком нефти (многие уже отметили, что в последние недели Иран занимался накоплением резервов на острове Харк).
Рынок не верит в масштабность геоэкономических последствий конфликта
Внимание экономистов к разгорающемуся конфликту обусловлено прежде всего историческими аллюзиями и аналогиями. Все крупные потрясения на рынке нефти за последние полвека так или иначе были связаны с событиями, происходившими на Ближнем Востоке и в регионе Залива. В ответ на войну 1973 года, в которой тот же Израиль при поддержке США нанёс унизительное поражение Египту и его союзникам, Саудовская Аравия и ряд других стран Залива в октябре 1973 года ввели эмбарго на поставки нефти в США, ЮАР, Bеликобританию, Канаду, Японию, Родезию и Голландию (позднее список был расширен), а также сократили свою суммарную добычу почти на 25% к концу того же года1. Эффект был впечатляющим: к концу 1974 года цены по сравнению с 1972-м выросли более чем в 4,2 раза, инфляция в США достигла 11% в годовом исчислении, были введены ограничения на продажу бензина, а экономика ушла в минус.
То же самое повторилось и на фоне исламской революции в Иране, эпопеи с захватом американских заложников в посольстве США в Тегеране и действий Белого Дома по их освобождению: тогда цены выросли ещё в 2,2 раза, а для борьбы с галопирующей инфляцией ФРС пришлось довести базовую ставку до 18,5% годовых. Эти события хорошо известны каждому интересующемуся экономикой энергетического сектора, и понятно, почему практически любое заметное политическое обострение в регионе вызывает схожие ожидания – и если даже и не по масштабам изменений, то хотя бы по их направленности.
Однако как первые, так и последующие реакции на нынешние события не идут и в сравнение к тем, что происходило прежде. Несмотря на то, что ряд финансовых аналитиков успели отметиться мнениями о том, что перекрытие Ормузского пролива способно довести цены на нефть до $130 и даже до $200/ баррель, первая неделя войны подняла их менее чем на 20% (с $66 до $77,5/ баррель) при том, что любая примирительная или неопределённая по смыслу тирада вызывала отказ котировок вниз. Американские бомбардировки 22 июня случились в момент, когда рынки были закрыты, и утром понедельника первый шок прошёл – Brent на открытии торгов поднялся до $79,4/баррель, а затем пошёл вниз, вернувшись к значениям пятницы (и в целом колебания не превысили $1,8/баррель, что составило менее 2,5%). Аналитики отметили, что реакция обусловлена уверенностью рынков в значительных свободных мощностях ОПЕК+, которые могут быть задействованы в случае роста цен, и напомнили, что куда менее значительные события провоцировали намного более резкие скачки даже в недавнем прошлом (это правда – в 2019 году атака на нефтяные поля в Саудовской Аравии взвинтила цены на 20% за один день, а убийство американским дроном генерала К.Сулеймани в 2020-м подняло котировки почти на 5%). Иначе говоря, пока рынок не верит в масштабность геоэкономических последствий конфликта и не намерен его переоценивать.
Для подобного поведения трейдеров я сейчас вижу две важнейшие причины.
С одной стороны, это геополитическая обстановка в регионе. В отличие от эпохи 1970-1980-х годов, Ближний Восток больше не является полигоном для противостояния сверхдержав. Россия не имеет здесь больше влияния: она не смогла закрепить начальный успех в Сирии и допустила поражение своего единственного „прокси“; она ничем не помогла тому же Ирану (чем, как ныне считается, уже вызвала недовольство высшего тегеранского руководства); и, наконец, она полностью самоликвидировалась в качестве поставщика оружия в регион (после стремительного уничтожения Израилем российского ПВО в Иране доверие к российскому оружию снизится до нуля).
Иран остаётся изгоем, который не может объединить (и даже мобилизовать) хотя бы некоторых значимых региональных игроков. Слова поддержки в его адрес от некоторых стран региона сводятся к общей обеспокоенности действиями США и к их предельно мягкому осуждению.
Напротив, США выстроили очень доверительные отношения с большинством стран Залива, и сейчас антизападные демарши, подобные имевшим место полвека тому назад, невозможно представить. Израиль, конечно, является раздражителем для многих – но даже с ним подавляющее большинство соседей предпочитает выстраивать (по причинам совершенно объяснимым) неконфронтационные отношения. Поэтому Иран остаётся изгоем, который не может объединить (и даже мобилизовать) хотя бы некоторых значимых региональных игроков (cлова поддержки в его адрес от некоторых стран региона сводятся к общей обеспокоенности действиями США и к их предельно мягкому осуждению).
С другой стороны, радикально изменился рынок нефти. Я даже не говорю о том, что страны ОПЕК сейчас снизили долю в мировой добыче с 48-49% до менее чем 40%. Важнее то, что США уже более десяти лет – крупнейший в мире производитель нефти и газа, и полностью обеспечивают себя данным сырьём (Европа пошла иным путём, предпочитая развивать возобновляемую энергетику (на неё сейчас приходится 24-25% энергопотребления ЕС) а также закупать энергоносители „на ближних рубежах“ – в Норвегии, Алжире или Ливии, а также отчасти и в России. Самым крупным потребителем нефти с Ближнего Востока сегодня является Азия (она закупает приблизительно 70% суммарного экспорта нефти из Саудовской Аравии, Ирана, Ирака, Кувейта и ОАЭ), причём в случае того же Ирана на одну КНР приходится 90% его нефтяного экспорта. При этом Китай 2020-х годов отличается от США 1970-х искусной диверсификацией своего импорта: сейчас приблизительно по 20-25% его закупок приходятся на Россию и на страны Персидского Залива, по 15-17% на Юго-Восточную Азию (в основном Малайзию) и Африку, а прочие поставщики находятся в основном в Латинской Америке и Океании, и это говорит о значительной гибкости в поставках, тогда как те же Соединённые Штаты в 1972 году импортировали с Ближнего Востока 83% всей покупаемой ими нефти2, явных альтернатив не имея.
Конец режима или новая сделка?
Что может случиться в ближайшие дни и недели? На мой взгляд, несмотря на постановление иранского парламента (само название институции вызывает улыбку) о перекрытии Ормузского пролива, Тегеран не решится на этот шаг. Через пролив сейчас проходит около 20% международной торговли нефтью, и подобное действо вызовет серьёзное недовольство даже не столько стран Запада, сколько прежде всего соседей Ирана – Ирака, Саудовской Аравии, Кувейта, Бахрейна и ОАЭ, – и спровоцирует их на ответные действия (кроме того, дестабилизация ситуации сейчас больше невыгодна Китаю, чем США, и Пекин наверняка посоветует Тегерану не делать резких движений [в этом контексте обращу внимание на послание М. Рубио к китайским партнёрам с просьбой повлиять на Иран, т.к. его стоит расценивать скорее как попытку дать Тегерану возможность сохранить лицо, пойдя навстречу именно Пекину, а не Вашингтону]).
Либо Иран вернётся к переговорам в предельно неудобной для себя ситуации и с очень слабыми позициями, либо конфронтация усилится и в очень недалёком будущем приведёт к обрушению режима.
Любые попытки нанести удар по американским военным базам или боевым кораблям в Персидском заливе и Индийском океане я бы тоже не рассматривал как нечто реальное – они могут лишь спровоцировать массированный ответный удар, которому Ирану нечего противопоставить, а то и наземную операцию. Поэтому мне кажется, что у нас впереди лишь две опции: либо Иран вернётся к переговорам в предельно неудобной для себя ситуации и с очень слабыми позициями, либо конфронтация усилится и в очень недалёком будущем приведёт к обрушению режима. В обоих случаях можно предположить скорее снижение нефтяных цен, чем их рост. Причём в случае смены режима даже более существенное, так как Иран тогда создаст предпосылки для своего продолжительного присутствия на рынке без всяких санкций и с явной заинтересованностью в повышении добычи и экспорта.
Я бы сейчас ни в коем случае не стал закладываться на рост цен не то что до мифических $130/баррель, но даже до куда более скромных $90-95/баррель. Стоит напомнить, что скачок котировок (и довольно долгое сохранение их на высоких уровнях) в 2022 году на фоне российского вторжения в Украину во многом обусловливался не потенциальным сокращением поставок нефти из России, а европейским „самоэмбарго“, которое и убедило рынок в том, что ЕС будет стремиться закупать больше углеводородов на альтернативных рынках.
Что могли бы предпринять как правительства, так и нефтяные компании на Ближнем Востоке в ответ на произошедшее? Основной проблемой в регионе была и остаётся зависимость основной части поставок от транзита как через Персидский залив, так и через Ормузский пролив – так как вся эта акватория весьма уязвима перед вероятным иранским ударом. Как бы ни сложилась в ближайшем будущем ситуация вокруг Ирана, безопасность поставок нужно будет обеспечивать. Методов для этого я вижу два. С одной стороны, имеется возможность создания объединённых военно-морских и военно-воздушных сил стран Залива под общим командованием, единственной задачей которых стало бы силовое противодействие любым помехам свободе судоходства в этом регионе. С другой стороны, что в меньшей мере требует в такой степени согласованных действий, возможно строительство системы трубопроводов, которые могли бы вывести нефть из региона к портам вне зоны досягаемости Ирана – в сторону оманского побережья Индийского океана, саудовского побережья Красного моря, а также либо египетского, либо даже (что наиболее проблематично из-за пересечения целого ряда границ) турецкого побережья Средиземного моря. Все эти варианты, на мой взгляд, настолько исполнимы и способны решить столько проблем, что невнимание, проявлявшееся к ним до сих пор, представляется удивительным и практически необъяснимым.
От поражения Ирана Москва останется в выигрыше
В заключение нельзя не задаться вопросом о том, способна ли война в Иране обеспечить какие-то выгоды для России. Я бы дал положительный ответ на этот вопрос, но с некоторыми условностями. Если нынешнее столкновение завершится закрытием ядерной программы Ирана, но больше ничего так и не изменит, Москва получит недолгий и довольно ограниченный „профит“ от повышения цен на нефть до текущего уровня, который имеет все шансы сохраниться на 3-8 месяцев, что поможет Кремлю сократить расширившийся в последнее время дефицит федерального бюджета на текущий год на 25-40%. Если режим в Иране будет свергнут и страна на некоторое время погрузится в хаос (а также и в том менее вероятном случае, если правительство будет заменено на прозападное), заметно сократятся поставки дисконтированной иранской нефти в Китай (который сейчас является её главным покупателем). Это могло бы серьёзно расширить возможности российского экспорта нефти в восточном направлении – и, не исключено, хотя бы на некоторый период сделать Россию мажоритарным поставщиком энергоносителей на китайский рынок. Наконец, следует предположить, что даже если иранская история не дисбалансирует нефтяной рынок, она всё равно резко снизит желания как-то ограничивать предложение нефти и поставит крест на „ценовых потолках“.
Если же подвести общий итог, то окажется, что геополитические результаты израильско/американско-иранского противостояния намного превосходят все его возможные экономические последствия. Иран – уникальная страна с весьма особой историей как государственного управления, так и конфликтов с западными обществами и государствами. Поэтому то, как закончится его нынешнее противостояние с Западом, позволит сделать много перспективных выводов о том, способен ли мифический „мировой Юг“ противостоять тому же „мировому Северу“. Однако в то же время Иран – всего лишь один из массы поставщиков нефти на мировой рынок, и его „самовыпиливание“ из данного бизнеса катастрофического влияния на него и на западный мир не окажет.